Царская дыба [= Государева дыба] - Александр Прозоров

На острие скатилась еще одна капля.

— Сегодня я был так зол, что едва не бросил это тело, чтобы кинуться за смертными, чтобы догнать их и заставить перебить друг друга. Но у меня впереди еще два месяца, и мне очень не хочется их терять. Мир так изменился…

Камень погас почти полностью, потом вспыхнул вдвое ярче.

— Да, — дерптский епископ подарил стержню еще каплю. — А потом еще несколько раз по два года. А ты все бесплотен и бесплотен. Ты слишком жалеешь смертных.

Свет приобрел голубоватый оттенок.

— Нет, раз уж ты там, а я здесь, помоги мне. Где смертные? Те, что оскорбили меня и ограбили мое тело? Отвечай, и ты получишь немножечко жизни…

Тягучие капли с платка начали падать одна за другой, и епископ еле успевал читать складывающиеся из букв слова.

— Соосулла. Улила. Озеро…

Вскоре священник поднялся в зал, небрежным движением швырнул окровавленный платок в холодный камин и повернулся к начальнику стражи:

— Они находятся посередине между селениями Соосулла и Улила, на берегу какого-то озера.

— Знаю! — радостно вскинулся воин. Усомниться в том, что слуга Божий, на которого сошло благословение может ошибаться Флору и в мыслях не пришло.

— Но на этот раз я поеду с вами, — дерптский епископ брезгливо посмотрел на свои перепачканные руки. — А то опять упустите…

И все-таки три длинных пеших перехода подряд сыграли с отрядом жестокую шутку. Если на второй и третий день непрерывного скорого похода ноги просто болели, то на четвертый, после того, как они чуть не до полуночи улепетывали от разгромленного замка, утром никто просто не смог встать. Люди двадцатого века еще кое-как передвигались, но бояре, ходить ногами вовсе непривычные, лежали пластом и могли только жалобно стонать.

По счастью, до темноты Прослав успел вывести их на берег безлюдного лесного озерца, на широкий заливной луг, поросший высокой ароматной травой. Здесь они и попадали на ночлег.

Впрочем, Зализа всеобщей немощью особо не обеспокоился. Он с самого начала знал, что так просто им уйти не дадут, что все пути отхода перекроют, а потому выбрал ту дорогу, на которой русских налетчиков никто и никогда искать не станет: в сторону Риги, на Феллин. Не доходя Феллина он предполагал повернуть на Вайсенштайн, прикупив по дороге несколько телег и какого-нибудь товара, спрятать среди него основное оружие и спустя несколько недель уже открыто вернуться к Чудскому озеру якобы со стороны Гапсоля или Колываня, когда лифлянское возбуждение после набега несколько поуспокоиться. Имея под рукой два с половиной десятка крепких воинов, он мог особо не беспокоиться за любопытство воинских патрулей или дорожных застав. Окажутся слишком дотошными — понять не успеют, как в сырой земле окажутся.

А если к этому добавить, что от замка уходили они не торными дорогами, а известными только местным сервам тропами — ничего страшного в двух-трех дневном отдыхе опричник не видел. Пусть думают, что русичи уже домой вернулись, через кордоны тайно просочившись. Оно же и спокойнее окажется.

Костя же Росин откровенно изумлялся тому, что такое обширное и рыбное озеро не заинтересовало никого из местных жителей, что никто не поставил над пусть коричневатыми, но все равно прохладными, манящими волнами крепкого высокого дома, не огородил себе огородик и не вспахал поле под озимые. Хотя… С одной стороны поросшее березняком болото, с другой — окаймленной ивняками заливной луг. Может, тут во время половодья затопляет все вокруг так, что только уткам впору выжить?

Правда, поодаль от озера среди светлых лиственных деревьев выделялось темное пятно ельника и уже на следующий день одноклубники потянулись туда за лапником — чтобы на влажной земле больше не спать. На костер сгодились и березы, многие из которых, завалившись от старости или поваленные ветром, застряли среди соседних деревьев и успели хорошо просохнуть, словно специально в ожидании дровосека.

Прослав, не имевший никакого груза, кроме чекана за поясом, а потому самый бодрый, с разрешения Картышева расплел капроновый шнур на нити и прямо на глазах воинов связал небольшую сеть, натянул на гибкие березовые ветви и тут же полез с получившейся вершей в воду. В итоге к полудню к углях запекалось по паре небольших плотвиц на каждого воина, а боярин Батов, гордый мастеровитостью своего смерда, прилюдно даровал ему право ловить рыбу в Оредеже невозбранно и безоброчно отныне и пожизненно.

Но в большинстве ратники просто валялись на толстой еловой подстилке, морщась от острой боли в перетружденных ногах, или спали, наверстывая упущенные во время стремительного перехода часы. Даже дозорные не стояли в зарослях, внимательно вглядываясь в подступы к лагерю, а удобно лежали на облюбованном елями взгорке, с которого открывался хороший вид на обширные заросли низкорослого ивового кустарника. И утром третьего дня они обнаружили вдалеке возвышающиеся над колышущимся зеленым морем темные фигуры.

— Конница! Конница идет!

Торчать на взгорке смысла более не имело, а потому воин бегом помчался к лагерю.

— Вот и отдохнули, — Зализа с досадой сгреб в пригоршню ближайшую траву и вырвал из земли. — А у нас даже копий нет. Как узнали? И рожон поставить не успеем.

— Фитили запаливай! — в первую очередь громко скомандовал Росин, приглаживая жесткие прямые волосы. А то как бы привычные к ружьям и автоматам одноклубники не забыли, что мушкетон без открытого огня не стреляет. — Поднимайся, Семен Прокофьевич, отходите.

— Куда отходить? — нервно отмахнулся опричник. — Конные они, догонят.

— По тропе. Прослав, дорогу показывай! Бояр уводи, раненого, дуру Картышевскую.

— Не гневись, Константин Алексеевич, но жертвы твоей не приму, — мотнул головой Зализа. — Все одно нагонят. Вместе встанем, вместе и смерть примем, коли Бог отбиться не даст. А поодиночке…

— По тропе метров… шагов сотни две пройдете, и рубите березы, валите поперек пути. Лучше так, чтобы стволами на дороге лежали…

— Перескочат на коне, копьями собьют. Вместе нужно, плотный строй и конному одолеть непросто…

— Да послушай же меня, Семен Прокофьевич! — чуть не со слезами взмолился Росин. — Пуля дура, она правильного боя не приемлет. Пятнадцать стволов у нас, отобьемся, коли близко не подпустим. Ну поверь же мне, времени объяснять нет! Тебя слушать стану, когда патроны кончатся. А пока, Семен Прокофьевич, уводи людей, да завал рубите. Три-четыре дерева завалить успеете, больше не надо. Мы чуть позже подойдем. Поверь мне, Зализа, Христом Богом прошу, поверь!